Статья из сборника:
"Знание за пределами науки"
Издательство "Республика", 1996
Проблема интерпретации - одна из ключевых в истории развития средиземноморских культур первых веков нашей эры. Общение носителей разных традиций, значительно возросшее в эпоху Римской империи, толкало людей к сопоставлениям унаследованных ими духовных ценностей с недавно приобретенными, возбуждало желание освоить чужое достояние, часто иноязычное, сделать его понятным, близким, перевести его - не только в прямом смысле слова, но и в переносном - на язык собственной культуры.
В таком весьма сложном процессе взаимодействия, притягивания и отталкивания, бездумного подражания и критического переосмысления, симпатии и враждебности рождалось нечто новое. Но не одним этим интересен данный процесс. Внимательный исследователь найдет тут прекрасную возможность уловить многие особенности взаимодействующих традиций, которые, столкнувшись друг с другом, и проступают всего отчетливее.
С этой точки зрения весьма показателен предлагаемый здесь текст в переводе с коптского. Он взят из произведения, за которым (по наименованию одной из его частей) утвердилось название "Пистис София". Это произведение сохранилось в пергаментном кодексе, который называют Аскевианским по имени лондонского врача и библиофила А. Эскью, купившего рукопись в 1750 г. Разброс в датировке кодекса весьма значителен. В одной из последних работ он датируется периодом между 340 и 360 гг., а временем составления "Пистис Софии" предполагаются 30-е гг. IV в.1 Это произведение, дошедшее до нас в коптской рукописи, написано, очевидно, в Египте, но вопрос о том, имеем ли мы дело с оригиналом или с переводом с греческого, остается открытым.
Несмотря на то что Аскевианский кодекс известен ученым более двух веков, он изучен явно недостаточно. И хотя имеется несколько переводов "Пистис Софии" на новоевропейские языки и латынь, до сих пор отсутствует критическое издание рукописи, которое было бы снабжено комментарием и полным справочным аппаратом. Можно только недоумевать, почему этому уникальному памятнику гностической литературы2, на который постоянно ссылаются, так не повезло с фундаментальными исследованиями.
Как бы ни решался вопрос о природе гностицизма, мифологический аспект древних текстов, которые можно поставить в связь с этим явлением, очень существен. В этом смысле "Пистис София" представляет немалый интерес. Значительная часть этого произведения посвящена мифу о падении, покаянии и спасении сущности мира высшего - Пистис Софии. Другая группа мифологических представлений связана с вопросом о душе, ее мытарствах и пути спасения. Очевидна согласованность этих частей рукописи - о Софии горней и о душе человека. Ведь стержневой для всего произведения является тема света, его единства и очищения, сопротивления его отторжению и рассеянию, представленная на уровне как космического бытия, так и единичного существования.
"Пистис София" построена по типу беседы воскресшего Иисуса с его ближайшими учениками - форма, обычная для многих гностических текстов. В беседе открывшийся ученикам Иисус, описывая свой путь в вышние, повествует им об участи Софии. При этом он постоянно обращается к ученикам, призывая их к истолкованию услышанного. Предлагаемый нами фрагмент начинается и кончается словами Иисуса. Намереваясь познакомить читателей с тремя первыми покаянными гимнами Софии (всего этих гимнов в "Пистис Софии" - 13), мы сочли необходимым - для удобства понимания - начать перевод с рассказа Иисуса ученикам о злоключениях Софии. Далее следуют гимны Софии, обращенные к Свету. Они перемежаются интерпретацией, которую предлагают Мария Магдалина, Петр, Марфа, ссылаясь на псалмы Давида. Особый вид интерпретации представляет собой беседа Иисуса с учениками, сопровождающая гимны и псалмы.
Публикуемый здесь текст занимает около 19 страниц коптской рукописи, составляя приблизительно семнадцатую ее часть. Налицо такие структурные единицы произведения, как гимны, псалмы, обрамляющее повествование, диалог.
Предлагаемый отрывок дает представление об особенностях построения и стилистики памятника. Интересен он и своим содержанием, заостряя внимание на темах, не только ведущих для данного произведения, но и общих для некоторых других гностических сочинений.
Центральное место в фрагменте занимает вопрос интерпретации: покаяние Софии в гимнах толкуется с помощью псалмов Давида [68 / 69, 70 / 71, 69 / 70]. Об интерпретации в тексте говорится в таких выражениях: "сказать мысль покаяния", "сказать разрешение покаяния", "сказать мысль разрешения покаяния". Повторяется формула "Это есть то-то".
Не может не заинтересовать читателей и соотношение гимнов с псалмами, хотя при первом знакомстве с текстом поражает самобытность гимнов, несколько затеняющая их тесную связь с псалмами. Но сопоставив их друг с другом по отдельным стихам, читая их, так сказать, "по горизонтали", уловив ряд лексических совпадений3, нетрудно убедиться, что близость гимнов к псалмам большая, чем это казалось вначале.
Существует мнение (его отстаивал норвежский исследователь А. Крагеруд4), что гимны "Пистис Софии", будучи парафразой псалмов, созданы по их образцу лишенным художественного дара автором. Ему - книжнику, экзегету - удалось весьма искусно транспонировать текст из одной знаковой системы, присущей библейским псалмам, в другую, отвечающую гностической мифологии. При этом в произведении связь обратная: псалмы здесь оказываются толкованием гимнов. С помощью определенного литературного приема (инверсии) автор "Пистис Софии" добивался представления о вневременной, сакральной значимости последних.
Есть, однако, в тексте особенности, которые как будто противоречат этой гипотезе. Так, в одном из 13 гимнов для обозначения субъекта покаяния употребляется множественное число - вместо единственного, как в псалме. Другой пример. Псалмы в "Пистис Софии" обнаруживают явную связь с Септуагинтой (греческим переводом Библии), чего нельзя сказать о гимнах, которые ближе к еврейским текстам псалмов.
Кроме упомянутой, была высказана и другая гипотеза: гимны существовали до и независимо от "Пистис Софии". Эта гипотеза опирается на наличие следов гимнического творчества в ряде гностических текстов (для примера можно назвать гимны Пронойи в "Апокрифе Иоанна" или Протенойи в "Протенойя Триморфес"). Художественные достоинства гимнов Софии обнаруживаются при чтении текста "по вертикали". Оно возвращает нас к первоначальному впечатлению о цельности и самобытности гимнов. Поэтому допустимо и такое предположение, что гимны создавались людьми, чья память хранила псалмы Давида, но это не мешало их авторам разделить увлечение гностическими мифами и таинствами; складывались же гимны до написания "Пистис Софии". Нарисованная в этом сочинении картина беседы Иисуса с учениками соответствовала возможной ситуации экзегетических упражнений, которые под руководством наставника должны были выполнять приобщаемые к "спасительному знанию".
Если сравнить содержание гимнов и псалмов в "Пистис Софии", то оно весьма существенно различается и в деталях, и по общему своему настрою. Гимнам - как это свойственно гностическим памятникам - присущ дух космичности и несколько абстрактного психологизма; экзистенциальные проблемы даны в надмирной перспективе, а космические темы разрабатываются как проекция психического бытия. Этому отвечают обычные для гностической мифологии образы эонов, архонтов, среди них - Дерзкого с его исхождениями и т. д. Псалмы же глубоко человечны в мольбах кающегося и уповающего в своем ничтожестве на защиту Бога. Много нитей протянуто в их образном строе к миру, людям, обществу, чего как раз нет в гимнах5.
Далее. Псалмы и гимны роднит тема покаяния. Но как по-разному она звучит! В псалмах - кающийся перед Господом страдающий и грешный в своей плоти человек. В гимнах же возносит покаяние Свету светов исхождение высшего мира, его зон - София кается в своем дурном помысле. За дурным помыслом следует наказание в вещественном (материальном). София обманывается, приняв за Свет высший архонта с ликом львиным - Дерзкого, выпускающего против нее свои "исхождения вещественные" и завлекающего ее в хаос, дабы похитить у нее все части света, в ней заключенные. В вещественном - ошибка Софии, принявшей Дерзкого за Свет высший, в нем же - и наказание. Это напоминает "Апокриф Иоанна", также связывающий сферу материального с заблуждением и наказанием.
Попутно обратим внимание на весьма распространенный в гностических текстах прием удвоения или замещения: в своих "злых мыслях" - самовольных притязаниях на создание эонов и владычество София не одинока. Преследующий ее Дерзкий, согласно мифу, изложенному в начале фрагмента, был движим тем же намерением. Этот сюжет во многих вариантах повторяется в гностических текстах.
Вернемся, однако, к интерпретации гимнов с помощью псалмов. В "Пистис Софии" это далеко не единственный случай обращения к Библии. Тексты Ветхого завета также широко вовлекаются в интерпретацию и в ряде других гностических памятников. Скрытая и явная, она контрастна по своей окраске. В качестве примера назовем тот же "Апокриф Иоанна", где толкование первых восьми глав Книги Бытия играет очень важную роль. Наконец, обдумывая соотношение гимнов Софии с псалмами Давида, нельзя упускать из виду, что самый образ гностической Софии - при всем своем своеобразии - побуждает вспомнить о библейской Премудрости Божией6 .
Тип сознания людей, в чьей среде создавалась "Пистис София", сказался на том отношении к интерпретации, которое достаточно ярко выражено в этом произведении. Постоянно подчеркивается мысль, что речь идет не о чем-то совершенно новом, а об уточнении, прояснении уже сказанного и т.д. Единство интерпретируемого и интерпретирующего текстов мыслится как единство откровения на разных его ступенях. Так, с небольшими изменениями повторяются слова, сказанные Марией Магдалиной после того, как она услышала произнесенный Иисусом первый гимн Софии: "Сила Твоя пророчествовала некогда об этом через пророка Давида в шестьдесят восьмом псалме". С этим же единством связана, если можно так сказать, принципиальная анонимность интерпретации, при том что называются лица, ее предлагающие. Но слова типа: "Да выйдет вперед тот, в ком возвысился дух чувствующий, и скажет смысл покаяния", - должны препятствовать тому, чтобы видеть в этих лицах нечто большее, чем только посредника. Полна значения реплика Марии: "Господи мой, есть уши у моего человека света, и слышу я в моей силе света, и Твой дух, который во мне, он отрезвил меня". Объяснение этих и подобных им утверждений следует искать в глубинных особенностях гностического мировосприятия.
Интерпретация занимает чрезвычайно важное место в том, что может быть названо "путем" гносиса. Именно к усилиям перевести некий текст из одной знаковой системы в другую и сводится в значительной мере гностическое толкование. При этом текстом может стать решительно все - как окружающее человека, так и он сам, его тело, мысли, чувства. Заслуживает самого пристального внимания и многократно выраженная в "Пистис Софии" мысль о единстве, являющаяся итогом множества соотнесений.
Анализ произведений духовной культуры обогащает знанием того, какой смысл вкладывали в эти произведения их создатели, как вписывались они в структуру сознания современных им людей. И тогда текст, поначалу казавшийся темным или маловразумительным, предстает как проявление вдохновенного творческого акта, как один из моментов общения и усвоения культурных традиций, созидания не повторяющих Друг друга памятников культуры.
1 См.: Tardieu M., Dubois J. D. Introductions a la litterature gnostique. I. CERF/C.N.R.S. 1986, 66, 80.
2 Нельзя не согласиться с высокой оценкой "Пистис Софии" одного из ее исследователей и переводчиков, Э. Амелино. См.: ΠΙΣΤΙΣ ΣΟΦΙΑ (Pistis Sophia). Traduit. par E. Amelineau. Paris, 1985. P. XXXI.
3 См.: Трофимова М. К. Первый покаянный гимн Софии: из гностической интерпретации // Вестник древней истории, 1990, № 4. С. 109; Трофимова М. К. К вопросу о гностической тайне // Религии мира. История и современность. Ежегодник. М., 1993. С. 172.
4 Kragerud A. Die Hymnen der Pistis Sophia. Oslo, 1967.
5 Ср. мнение скандинавского исследователя Г. Лудина Янсена о дистанции между системой мыслей Ветхого Завета, сложившейся из коллективных верований общины, и гностической системой "Пистис Софии", оформленной мистиком, который опирался на интуитивный опыт и философско-спекулятивное мышление (Ludin Jansen H. Gnostic Interpretation in Pistis Sophia //Proceeding of the IXth International Congress for the History of Religions, Tokyo and Kyoto 1958.Tokyo, 1960. P. 107).
6 См.: Quispel G. Jewish Gnosis and Mandaean Gnosticism // Colloque du Centre d'histoire des religion (Strasbourg, 1974). Leiden, 1975.
В реестр библиотечки "Логос-София-Гнозис"
