Александр Кырлежев

"Религиозная философия"
как служанка "русских мальчиков"

Газета "Русская Мысль", №4198, 20-26 ноября 1997

Кто из нас, представителей поколения, затронутого полуподпольным "религиозным возрождением" в СССР, не зачитывался в 70-е годы имковскими ксерокопиями? Тогда снова появились "русские мальчики", которые могли ночь напролет говорить о Боге — на московской или питерской кухне. Они совершали свой путь от "школьного марксизма" к идеализму и — к Церкви. Одно только бердяевское "Миросозерцание Достоевского" могло объяснить все: то, что Достоевский — верующий христианин, что Бог — возможен и что именно в Боге и Церкви — спасение от советской идеократии. А "Философия культа" о.Павла Флоренского чудесным образом, посредством привлечения Платона Канта и Гегеля, могла объяснить, что такое церковные таинства.

С тех пор изменилось многое. Во-первых, русские мальчики повзрослели, а во-вторых, крах государственного марксизма стал концом информационной блокады России.

"Совдепия" стала историей, и мы на опыте узнали, что все на свете исторично. И "русская религиозная мысль" стала историчной, перестав восприниматься просто как "голос интеллектуальной вечности".

Теперь мы видим ясно (с исторической точки зрения), что русская религиозная мысль была именно путем — от марксизма к идеализму, от типологически интеллигентского сознания к христианству и Церкви (начиная с "петрашевца" Достоевского и "фурьериста" Вл.Соловьева). Это транзитное состояние русской религиозной мысли — двусмысленно по существу: в нем важную роль играет пафос отталкивания и пафос притяжения. Русские интеллигенты, идущие к религии и Богу, решают прежде всего свои экзистенциальные проблемы и в то же время, как и прежде, ищут целостного мировоззрения — "цельного знания". Не найдя его в "народе", они ищут его в "народе Божием", который есть Тело Христово. Отказавшись от социальной революции, они взыскуют космического преображения — силою Духа.

Путь, который проходили русские религиозные мыслители конца XIX — первой половины XX вв., иногда приводил их и к алтарю, и к богословию. И это было логично, точнее — телеологично. В конце концов они породили — уже в диаспоре — именно церковное богословие (Флоровский, Афанасьев, Шмеман, Мейендорф), иногда очень жестко отрицающее "свободную религиозную мысль" (Вл.Лосский), иногда признающее ее побудительное значение для богословия (Киприан Керн о Бердяеве). Таково историческое следствие русской религиозной мысли — в послевоенный период.

Этот результат, однако, был не только "победой", но и "поражением". Возникшее богословие — в области патристики, экклезиологии, литургии, — оказавшее заметное влияние не только на православный, но и на инославный мир, тематически оказалось гораздо более узким, чем была русская "религиозная мысль" предшествовавшего периода. Вхождение бывших марксистов в Церковь и последующая трансформация "религиозной философии" в церковное богословие привели к обеднению проблематики, часто к замене свободного мышления — только истолкованием Предания. Это было следствием самого направления движения: из уже ставшей внецерковной культуры — в уже ставшее ограниченным церковное пространство (если его сравнить со средневековым).

Темы социальные, политические, общекультурные практически исчезли из поля зрения богословов — наследников русской религиозной мысли. Излишними стали гносеология и этика, эстетика и философия права. У такого богословия — свои, по существу прикладные задачи: оно обслуживает веру и Церковь, уходя от многих вопросов, которые волнуют философию. (Именно поэтому религиозный обскурантизм постепенно вытесняет из Церкви и само богословие).

Сегодня, смотря на очевидно прервавшуюся традицию русской религиозной мысли (академические исследования которой не являются ее творческим продолжением), очевидным становится и ее парадоксальный (по-славянски — "странный") характер. Место ее — в промежутке между философией и богословием. Она есть историческое образование, обеспечившее возврат части интеллектуалов от антирелигиозного гуманизма к христианству и Церкви. Как бы она сама ни была оправдана культурно-исторически, продолжения она не имеет и иметь не может — продолжения именно в качестве "религиозной мысли", или "религиозной философии".

"Религиозная философия" — это, конечно, нонсенс. Религиозное, или богословское мышление и мышление собственно философское различает изначальная позиция, на которой стоит мыслитель. Философская истина — искомое, никогда полностью не находимое. Богословская истина предзадана: это Бог Откровения. Гносеологически философия исходит из анализа познавательной способности человека, из "естественного опыта", богословие — из опыта религиозного, который по определению является экстраординарным, "сверхъестественным". В средневековом христианском западном мышлении ясно обозначена эта область философии как "естественного знания" и богословия как знания богооткровенного. Именно поэтому "христианская философия" — это то, что предшествует или сопутствует христианскому богословию, опирающемуся на Св.Писание и Св.Предание Церкви.

Говоря строго, возможны философский теизм и философия религии, но никак не "религиозная философия". Философский теизм не может апеллировать к Откровению как к авторитету. Равным образом философия религии, рассматривающая, например, феномен христианской литургии, не знает, что там происходит, тогда как богослов это знает (в соответствии со своим статусом) и из этого религиозного знания исходит. Философия, если она исследует вопрос о Боге, не может сослаться на внешний для нее религиозный авторитет Откровения, поскольку в рамках философского подхода всякая ссылка сама по себе есть философское утверждение.

В этом и состоит дисциплина мышления философа или богослова. Это не значит, что философия не может использовать богословский материал, вступать в диалог с богословием. Также и богослов волен использовать философию в своих целях, более того, без этого сотрудничества нет и самого христианского богословия — из него оно и родилось. Но богослов не нуждается, скажем, в разработке этики (так, как это делает философ), поскольку для него истинность библейских заповедей определяется не рациональным их обоснованием, а тем, что они суть воля Божия. "Верою — познаем..."

Предмет у богословия и философии — один и тот же: Бог, Бытие, мышление, личность, социум, язык... Предмет для богословия должен быть тем же самым — если последнее действительно стремится отвечать на вопросы "мира и человека" по существу. Но изначальная позиция и логика мышления — разные. В этой взаимной напряженности и динамике — залог возможной плодотворности их встречи, их диалога. Смешивать их нет никакого смысла, это — некорректно и непродуктивно для обоих.

Русская религиозная мысль породила "другое себя" — богословие, но при этом сохранила актуальность постольку, поскольку богословие не восприняло ряд ее тем, чрезвычайно важных для христианского религиозного сознания. В этом двусмысленность ее исторического значения. Культурные изменения (в том числе и в философии), произошедшие после ее конца, то есть после Второй Мировой войны, естественно остались вне поля зрения ее творцов — без реакции, без отклика. Но сегодня мы не можем игнорировать то, что произошло в области мысли в последние десятилетия. Поздний Хайдеггер и поздний Витгенштейн, Гадамер и Левинас, Фуко и Деррида (чтобы назвать только некоторые имена) делают невозможным наивное "продолжение традиции русской религиозной философии" (тем более что сами русские религиозные мыслители пребывали в постоянном диалоге с современной им философской мыслью).

Сегодня нельзя избежать самоопределения и выбора. Для того, чтобы продолжить традицию русской религиозной мысли, зовущей е Церковь и в то же время не отказывающейся от мышления как такового, охватывающего все значимые для человека и культуры темы, нужно не эпигонство и не возвращение к размытому, двусмысленному метанию между догматикой и "свободной мыслью", а расширение богословия до масштабов философии и культуры, включение в поле его зрения философского, исторического, социального опыта XX столетия. Православные богословы много говорили о необходимости "богословия мира", но дальше общих слов не пошли. Религиозные мыслители много боролись с марксизмом и коммунизмом, но не могут справиться с посткоммунистической и постмодерной современностью.

Христианам нет необходимости играть сегодня в философию — надо вступать с ней в равноправный диалог, исходя из богословского разума Церкви, как в позднеантичную эпоху это делали "Отцы и Учители". Если же это им не под силу, то нечего искать убежища в "религиозной философии", которая есть не что иное, как современная "служанка богословия", используемая ("для внутреннего пользования") старыми и, возможно, новыми "русскими мальчиками", приватно рассуждающими о Боге.

Переход в оглавление библиотечки
"Логос-София-Гнозис"