Рецензия на книгу
Прот. Сергия Булгакова "Лествица Иаковля. Об ангелах"
Журнал "Путь" №16, 1929г. стр. 95–99
Вышла третья часть догматической трилогии о. Сергия Булгакова "Лествица Иаковля". Первые две части были посвящены почитанию Божией Матери ("Купина Неопалимая") и Иоанна Крестителя ("Друг Жениха"). В сущности все три части посвящены раскрытию учения о Софии, о Премудрости Божией в творении. Нельзя не сочувствовать опытам творческого богословствования о. С.Булгакова, его горению мысли. Мысль православного Востока слишком долго находилась в состоянии сна, от XIV в. до XIX в. Лишь в России XIX в. прекратилось состояние бессмыслия и пробудилась творческая религиозная мысль, более впрочем религиозно-философская, чем богословская. Богословствование о. С.Булгакова носит в значительной степени визионерский, опытный характер, это не есть богословствование школьно-рациональное. Метод этот можно было бы назвать иконографическим, в том смысле, что о. С.Булгаков пытается начертать умственную икону Божьей Матери, Иоанна Крестителя, ангелов. Для такого рода богословствования чрезвычайно трудно найти адекватный стиль. И нельзя сказать, чтобы это вполне удалось о. Булгакову, у него есть явное смешение нескольких стилей - стиля визионерского, мистико-созерцательного со стилем школьно-философским и даже богословско-семинарским. По стилю наиболее удачна его книга "Друг Жениха". Русское творческое богословствование определяется острой постановкой проблем религиозной космологии и религиозной антропологии, которые не были достаточно раскрыты и разработаны в учении святоотеческом. И в русской религиозной мысли можно отметить два основных течения - по преимуществу религиозно-антропологическое и по преимуществу религиозно-космологическое, хотя они и не могут быть совершенно разорваны. Для первого течения в центре стоять проблема человека, проблема свободы и зла, проблема творчества и проблема истории. О. С.Булгаков является выразителем второго течения, для которого в центре стоит проблема космоса, софийности твари, проблема мариологии и ангелологии. Постановка и разработка проблем серийной космологии есть огромная заслуга и большой шаг вперед по пути христианского богомудрия. Проблема же космологическая внутри христианства и есть проблема софийности, премудрости твари, пронизанности ее божественными энергиями, соединения неба и земли. Правда, о. С.Булгаков склонен считать софиологическую проблему проблемой теологической, а не космологической, и связывает ее с учением о Пресвятой Троице. Но это ничуть не мешает тому, что свою спецификацию, своеобразие и остроту проблема эта приобретает в отношении к тварному миру, к космосу, и означает преодоление обезбоженного, т.е. в конце концов секуляризированного понимания творения. Западная христианская мысль нейтрализовала космос. Эта нейтрализация произошла уже у Св. Фомы Аквината, который утвердил естественный порядок в резком различении и противоположении порядку сверхъестественному и этим явился без собственного желания одним из истоков европейского натурализма. Но у Св. Фомы было еще резкое иерархическое соподчинение ступеней бытия, при котором сохранялся Космос, как целостный организм. Дальнейший шаг к нейтрализации космоса и секуляризации природного порядка делает Лютер и протестантизм. Для протестантизма космос не имеет никакого отношения к религиозной жизни, которая целиком определяется отношением между человеческой душой и Богом. Отсюда получилось отрицание культа Божией Матери, как язычества, и разрушение Церкви, как целостного мистического организма, и в дальнейшем совершенная секуляризация всего природного мира, который делается исключительно объектом естественно-научного познания и технического воздействия. Предел отрицания божественности космоса мы видим в субъективном идеализме Фихте, обратной стороной которого является материалистический натурализм. Православие исключительно монашески-аскетическое имело моралистическую тенденцию отрицать космос, как грех. Но христианский Восток, связанный с древней Грецией, был изначально космичнее христианского Запада. И эта космическая сторона христианства наиболее ясно выражена в русском Православии. Это нашло себе выражение литургическое и в жизни святых, в мысли же обнаружилось лишь в XIX и ХХ вв. Космологическая проблема существовала в христианской мысли Запада в так называемой христианской теософии, ничего общего не имеющей с современной популярной "теософией", прежде всего у Я.Беме, величайшего христианского теософа, и следующего за ним Портеджа, Фр.Бадера и др. Здесь лишь нашел себе приют отвергнутый и вытесненный божественный космос и в этом огромное и еще не оцененное значение христианской теософии. У Я.Беме мы находим впервые в истории христианского богомудрия гениальное учение о Софии, которое оказало, влияние и на русскую мысль. Невозможно вынести совершенного разрыва между Творцом и творением, совершенного обезбожения, нейтрализации и секуляризации творения. Пределом этого разрыва является натурализм, позитивизм и материализм, которые проникли и в церковное сознание, в школьное богословие. Софиологическое богословствование о. С.Булгакова означает возврат к священному, божественному космосу, восстановление органически-мистической связи между Богом и тварным миром. В мире и человечестве отображена и действует Пресвятая Троица и, прежде всего через Премудрость Божию. Вершина софийности, премудрости творения явлена в Приснодеве Марии, в Божией Матери. Без софийности твари, без явления премудрой, девственной женственности невозможно было бы боговоплощение и богочеловечение. Софиология переходит в мариологию. Учение об ангелах, которое было так мало разработано в богословии, означает также восстановление лестницы, связывающей небо и землю. Лестница эта была сломана и уничтожена нейтрализацией космоса. В связи с проблемой социологической в русском религиозном сознании ставилась остро и переживалась религиозная проблема пола и любви. Гениальным провокатором тут был В.В.Розанов. То, что написано о. С.Булгаковым о любви и дружбе, принадлежит к лучшим страницам его книги.
Но, признавая огромную заслугу проблематики о. С.Булгакова и дерзновения его творческой мысли об этой проблематике, с негодованием отвергая обвинения против него представителей православного бессмыслия и обскурантизма, нужно сказать и об отрицательных и опасных сторонах его софиологии. Опасность эту я вижу в уклоне к поглощению антропологизма космологизмом, в ослабленном сознании проблем свободы и творческой активности человека, в возможности незаметной подмены антропологии ангелологией и богочеловечества богоматеринством. Женственное начало есть по преимуществу космическое, а не антропологическое, и через него человек связан с космосом и приобщен к тайне его внутренней жизни. Это гениально раскрыто Бахофеном ("Das Matterrecht"). Но человек призван быть царем космоса. В центре всегда должен оставаться Богочеловек Христос, как начало священной антропологии. Начало же священного космологизма, софийной женственности, которая только и может быть девственностью, есть начало подчиненное Логосу. Нельзя допустить, чтобы божественно-космические, софийные энергии окутывали свободный дух человека и подчиняли его себе. Мистическая животная теплота ослабляет дух человека. Согласно платонизирующему учению о. Булгакова, ангел – идейный первообраз человека. Но таким образом человек оказывается подавленным и лишенным свободы. Платоновское учение об идеях легко может быть понято, как отрицание человеческой активности, человеческого творчества и свободы. В русском народном благочестии, восходящем к древним языческим истокам, есть уклон к переживанию культа Божией Матери, как культа космического, заслоняющего собой образ Христа. Культ Божией Матери, богоматеринства, богоматерии, священной и освещаемой материи, незаметно переходит в культ богорождающей русской земли. Отсюда идет русская склонность к коллективизму и ослабленное сознание личности и ответственности человека. В католичестве развился по преимуществу культ Девы Марии, который способствовал созданию рыцарства. Человек чувствовал себя верным рыцарем и защитником Пресвятой Девы. В христианстве восточном, особенно в Православии русском развился культ Матери, которая переживается, как Заступница. Человек чувствует себя укрывающимся и спасающимся в складках одежды Пресвятой Матери, которая есть вместе с тем и мать сыра земля. Отсюда рождается не рыцарство с сильно выраженной личностью, а народный коллектив. (Бахофен показал, что матриархат означает космический коллективизм). В этом русском религиозном типе больше тепла, больше связи с космосом, но слабее выражена активность человека. Космологизм и антропологизм, богоматеринство и богочеловечество сами по себе являются началами односторонними и неполными. Если софиология о. С.Булгакова находится в линии русского космизма, освящающего материю, то она остается сравнительно в стороне от другой линии русского религиозного типа, от русского эсхатологизма и от русской религиозной историософии. Наибольшие затруднения для о. Булгакова возникают в проблемах свободы и зла, которые не раскрываются им достаточно и не стоят в центре его внимания. Его софиологическое понимание христианства может производить впечатление слишком оптимистического и бестрагичного. Проблема падения ангелов, столь центральная и трудная в ангелологии, наименее удачно разрешается в книге о. Булгакова. Отпадение первого ангела от Бога и есть вопрос о происхождении зла, вопрос всех вопросов. Слабо и противоречиво все, что говорит о. С.Булгаков об изначальной, потенциальной свободе ангелов. По-видимому, для него вообще затруднительна проблема свободы, с которой связана проблема зла и проблема теодицеи. Потенциальная свобода ведь не софийна. При такой всеобщей софийности непонятно, откуда берется свобода, определяющаяся к злу, и особенно непонятно, откуда она берется у ангела, имеющего божественную природу и созерцающего Бога. В этом вопросе у нас наибольшее столкновение взглядов с о. С.Булгаковым и одно место его книги (стр.150) прямо направлено против моего понимания свободы, как имеющей свой источник не в Боге, а в ничто, в небытии. Изначальное существование такой несофийной свободы (Ungrund) обосновывает не только происхождение зла и возможность теодицеи, но и творческое призвание человека, возможность творчества нового из свободы. Последовательное и крайнее софианство допускает лишь рождение (из утробы), но не творчество (из свободы). Наиболее неудовлетворительным представляется мне умножение значения Софии, которая оказывается всем - и Пресвятой Троицей, и каждой из Ипостасей Св. Троицы, и космосом, и человечеством, и Божией Материю. При этом ослабляется специфичность проблемы Софии. Но, несмотря на все эти недостатки софиологии о. С.Булгакова, нельзя не приветствовать новой его книги, как и всех его последних книг, и не пожелать внимательного и вдумчивого к ней отношения. Чувствуется, что творческая мысль о. Сергия Булгакова не может вполне развернуться, она бьется в тисках богословского законничества, но это то и поучительно в ней.
Восход в реестр библиотечки "Логос-София-Гнозис"